С войны в изрубленной броне

он ехал на чужом коне,

и видит в паутине тьмы

хрустальные холмы.

Оттуда вышла дева сна,

как лилия мила,

и чашу, полную вина,

герою подала.

«Отбрось тяжелое копьё,

пусти в луга коня,

зайди на миг». А миг её –

три сотни лет, три дня.

И сколько времени прошло,

он не заметил, но

всё чаще хмурилось чело,

и губы жгло вино.

Он молвил ласковой жене

однажды поутру:

«Я вспомнил о родной земле,

а всё ли там к добру?»

«Ну что ж, езжай в юдоль тщеты,

но слушайся меня

и на родную землю ты

не смей ступить с коня».

Хлестнул он плетью скакуна

спеша как из тюрьмы,

исчезли в пропасти без дна

хрустальные холмы.

«Я близко к сердцу не приму,

души не распахну,

не улыбнусь, не обниму,

на всё рукой махну».

И вот уже края близки,

где был он на посту.

Несут навстречу старики

могильную плиту,

чернеет яма на лугу

и слышен плач вдали.

С коня он спрыгнул: помогу.

И чует зов земли.

Распался прахом в пустоте.

А на могильной той плите

лишь имя славное его.

И больше ничего.